Пятничный вечер плавно перетек в воскресный вечер. Два дня прошли в странной, натянутой нормальности. Они говорили о ремонте, о счетах, о смешных поступках детей. Неприкосновенная тема висела в воздухе плотным, невидимым шаром, которого оба избегали касаться.

Сейчас они шли ровным шагом из кино, куда сходили скорее по инерции, чтобы «быть как все». Детей нужно было забрать у бабушки завтра утром. Они никуда не торопились. Костя нажал брелок сигнализации и Маша села на пассажирское сиденье автомобиля. Костя неспешно обошел вокруг машину, проверил колеса, Маша задумчиво смотрела на него в боковые окна, в зеркала. В салоне звучала тихая радио-музыка.

Костя наконец сел за руль. Маша одним быстрым движением выключила радио. Тишина стала оглушительной.

— Ну и как тебе? — спросила она, не поворачивая головы. Голос был ровным, будто она спрашивала о погоде.

Костя, который думал о маршруте, которым нужно будет ехать домой, на секунду сбился.

— Кино? Нормально. Сюжет предсказуемый, но...

— Нет, — мягко перебила она. — Я не про фильм.

Она медленно повернулась к нему. В свете панели приборов её лицо было загадочным, уголки губ чуть приподняты в полуулыбке, которой раньше у неё не было. Игривой, немного хитрой.

— Я про наш... эксперимент. МЖМ, кажется, это называется? — Она произнесла аббревиатуру нарочито чётко, как бы пробуя её на вкус. — Тройничок! Ты же его так хотел. И хотел долго, как я понимаю. Попробовал. И как? Оправдались ожидания великого режиссёра?

Костя сглотнул, почувствовав знакомый, острый толчок где-то под ложечкой. Игра началась. Не в спальне, а здесь, в машине, где нельзя было ни спрятаться, ни прикоснуться.

— Маш...

— Нет-нет, давай по пунктам, — она перебила, её тон стал легче, воздушнее, но от этого только острее. — Понравилось смотреть? Вот так, сбоку, как на спектакле? Когда твоя жена, такая скромница, мама твоих детей, такая вся хорошая и милая опускается на колени перед чужим мужчиной и так старательно... работает ртом? Ты же этого ждал. Дрожал от предвкушения. Исполнилось?

Она не ждала ответа. Она вела монолог, наблюдая за его профилем, за тем, как напряглась его челюсть.

— А когда он её трахал? Твою жену! Вот так, сверху, а ты сидел рядом и держал её за пальцы. Это было слаще, чем если бы это был ты? Или, наоборот, горько? Говори же, режиссёр, мне важна обратная связь от зрителя в первом ряду. Говори!

Она наклонилась чуть ближе, её шёпот стал сладким, как яд.

— А когда она его попросила войти сзади, пока ты был в ней... это был кульминационный момент? Аплодисменты в зале? Или тишина?

Костя заглушил двигатель, понимая, что прямо сейчас они никуда не поедут. Он повернулся к ней. В темноте его глаза горели.

— Зачем ты это делаешь? — его голос был хриплым.

— Я? — она притворно удивилась, широко раскрыв глаза. — Я интересуюсь впечатлениями моего мужа от воплощения его фантазии. Это же так здорово — делиться. Ты хотел, чтобы мы делились. Вот я и делюсь вопросами.

Она положила руку ему на бедро, пальцы поползли выше.

— Мне просто интересно... — она продолжила, уже почти касаясь его ширинки, —. ..что тебя заводило больше? Сам вид? Или мои глаза, которые смотрели на тебя, пока я делала это с ним? Или, может, звуки? Тот хлюпающий звук, когда он был во мне? — она попыталась его спародировать, — чпок, чпок, чпок...

— Хватит, — вырвалось у него, но это не было приказом остановиться. Это была мольба продолжить.

— Ах, «хватит»? — она надула губки. — А я только начала. Вот скажи, когда я в итоге кончила... ты был счастлив за меня? Или потому что это ты всё организовал? Или просто от предвкушения, что сейчас заберёшь меня себе обратно, всю перепачканную, и вылижешь, как своё имущество?

Она нажала ладонью на его возбуждение, уже явное через ткань брюк.

—Видишь? — она засмеялась тихим, победным смешком. — Ты до сих пор не отошёл. И я – нет. Так что мой вопрос по существу, Костя: ты доволен спектаклем? Хочешь аншлага? Или одного показа было достаточно?

Она замолчала, выжидающе глядя на него, её пальцы продолжали своё медленное, неумолимое движение. Вопрос висел в воздухе салона, пахнущем её духами и их общим, непроговорённым прошлым. Это был не разбор полётов. Это была новая игра. И Маша только что уверенно сделала первый ход.

Костя не завёл машину. Он сидел, сжав руль, глядя в тёмное лобовое стекло. Прикосновение её руки было как раскалённая игла.

— Почему ты молчишь? — её голос потерял игривость, в нём зазвучала требовательная нота. — Мы же взрослые люди. Просто скажи, что тебе понравилось. Это же честно.

— Маша...

— Нет, Костя. Я хочу слышать. — Она убрала руку, откинулась на спинку пассажирского сиденья и повернулась к нему, поджав под себя ногу. Её поза была открытой, вызовом. — Мне, например, понравилось. Очень.

Он резко повернул голову, чтобы посмотреть на неё. Она не опускала взгляд.

— Мне понравилось сосать его член. Ощущать во рту. Его член... он другой, знаешь? Другой формы. Мне было интересно. И мне понравилось, как он меня трахал. По-другому. Глубже, под другим углом. Он сильнее, физически. Это чувствовалось. И член у него... красивый. Точёный. Мне понравилось на него смотреть. И гладить его яйца... они такие большие.

Она говорила спокойно, аналитично, как будто разбирала особенности нового гаджета. Каждое слово било по Косте с физической силой.

— Ты хочешь, чтобы я ревновал? — выдохнул он, и в его голосе прорвалась та самая, скрываемая два дня, ярость.

— Я хочу, чтобы ты был честен! — парировала она, и её голос тоже зазвенел. — Ты затеял эту игру! Ты был режиссёром, продюсером и главным зрителем в одном лице! А теперь, когда спектакль окончен, ты делаешь вид, что ничего не было? Что мы просто сходили в кино на плохую комедию и забыли? Так не бывает, Костя!

— Я не делаю вид!

— Делаешь! — она почти крикнула. — После той ночи ты два дня со мной говорил о сантехнике! О сантехнике, блять, Костя! А у меня внутри... у меня внутри всё до сих пор гудит! Я просыпаюсь и чувствую... не стыд, нет. Я чувствую его руки на моих бёдрах. Я вспоминаю твои глаза, когда ты смотрел на меня, и у меня между ног становится мокро. А ты... ты ведёшь машину и молчишь, как будто мы просто соседи по лифту!

Она вышла из машины. Резко, хлопнув дверью. Стояла на холодном асфальте, скрестив руки на груди.

Через секунду вышел и он. Они стояли по разные стороны капота, как дуэлянты.

— Чего ты хочешь от меня, Маша? — спросил он, и его голос был сломанным. — Чтобы я сказал «да, мне понравилось»? Хорошо. Мне понравилось. Я кончил, просто наблюдая за тобой. Я кончаю до сих пор, когда вспоминаю. Довольна?

— Нет! — крикнула она, и слёзы наконец брызнули из её глаз, но она не вытирала их. — Это не ответ! Что понравилось? Что именно? Говори!

— Всё! — рявкнул он в ответ, ударив ладонью по капоту. Машина глухо звякнула. — Всё понравилось, чёрт возьми! Понравилось, как ты краснеешь, когда говоришь об этом! Понравилось, как ты сосала его член, а смотрела на меня! Понравилось, как у тебя дергалась щека, когда он входил в тебя! Понравилось, что он кончил в тебя первым, а я – последним! Понравилось это чувство, что именно я разрешил это! Что я могу это разрешить! Что ты – моя, и я могу подарить тебя, а потом забрать обратно! Я был... я был почти богом в той комнате! Я владел всем! И тобой, и им, и ситуацией! Довольно подробно?

Они оба тяжело дышали. Маша смотрела на него, слёзы текли у неё по щекам. На её лице не было ни торжества, ни страха. Было понимание.

— Вот видишь, — прошептала она. — Это же и есть правда. Ты не просто хотел мне сделать приятно. Все время спрашивал меня, чья я. Ты хотел власти. Нового вида власти надо мной.

— Не над тобой, — поправил он, его голос сдавило. — Через тебя. Через твоё наслаждение. Это... это другой уровень.

— И тебе не было... противно? Смотреть, как другой... меня...

— Было, — перебил он. — Мне было противно и дико больно в тот момент, когда он вошёл в тебя в первый раз. Я чуть не встал и не вышвырнул его. Но потом... потом я увидел твоё лицо. И эта боль стала... частью кайфа. Как острое блюдо. Ты понимаешь?

Она медленно обошла капот и подошла к нему вплотную. Смотрела снизу вверх.

—А теперь, после всего... кто я для тебя?

—Ты — моя жена, — он сказал это просто, без пафоса. — Которая теперь знает про меня то, чего не знала раньше. Которая сильнее, чем я думал. И которая, кажется, открыла в себе что-то... ненасытное.

Она слабо улыбнулась.

—А ты этого боишься? Моей... ненасытности?

—Да, — признался он. — Боюсь. Но ещё больше боюсь её потерять. Потому что без неё ты будешь прежней Машей. А прежняя Маша... она никогда бы не спросила меня вот так, ночью на улице, о члене другого мужчины.

Она рассмеялась. Коротко, нервно.

— Да. Не спросила бы. — Она положила ладони ему на грудь. — Мне нужно, чтобы мы говорили об этом. Всегда. Чтобы не было этих двух дней молчания. Это страшнее, чем сам факт того, что произошло. Молчание делает это пошлым и грязным. А я не хочу чувствовать себя грязной. Я хочу чувствовать себя... исследовательницей. Со своим проводником. То есть с тобой.

Он обнял её, прижал к себе, пытаясь согреть.

— Хорошо. Говорим. Всегда. — Он вздохнул. — И да... его член. Он и правда... впечатляющий.

Маша засмеялась снова, уже искренне, и зарылась лицом в его куртку.

— Дурак. Поехали домой. И по дороге ты расскажешь мне, какой именно момент тебе понравился больше всего. В деталях. А я скажу, совпадает ли он с моим.

Они сели в машину. На этот раз тишина в салоне была не натянутой, а насыщенной. Насыщенной только что прорвавшейся правдой, страхом и новым, обжигающим любопытством друг к другу. Они поехали, и диалог, прерванный на парковке, начался снова. Уже без игры. С полной отдачей.

Двигатель завёлся, и машина медленно выехала с пустынной парковки обратно на ночную трассу. Но напряжение теперь было иного рода – не неловкое, а сконцентрированное, подобное тому, что возникает между партнёрами, обсуждающими секретный, очень рискованный проект.

Маша не отпускала тему. Она смотрела прямо перед собой, но слова её были направлены на него, острые и невероятно откровенные.

— Так, — начала она, как будто составляя список. — Давай по порядку. Мне понравилось... сосать его член. Но «понравилось» – не то слово. Это было... унизительно. И стыдно до слёз. И от этого – невыносимо возбуждающе. Я чувствовала себя не Машей. Не твоей женой. Я чувствовала себя вещью. Твоей вещью, которую ты с такой снисходительной щедростью дал кому-то... поносить. Подержать в руках. И использовать по назначению. И этот взгляд Артёма сверху... в нём не было любви. Только желание и какое-то... изумление. Как будто ему подарили очень дорогой, запретный фрукт. И этот стыд... он сводил меня с ума. В хорошем смысле. Я сосала его и думала: «Костя видит это. Он видит, какая я на самом деле».

Костя молчал, вцепившись в руль. Его челюсть работала.

— А когда вы оба... касались меня, — продолжила она, её голос стал тише, задумчивее. — Твои руки были знакомыми. Его – нет. И эта разница... она разрывала меня на части. Я не понимала, на ком концентрироваться. На твоих глазах или на ощущениях от его рук. И когда он вошёл... помнишь, я закричала? Это был не крик от боли. Это был крик от того, что внутри меня что-то грохнулось и сломалось навсегда. Какая-то перегородка. И стало... пусто. И свободно. И можно было просто чувствовать. Чувствовать, как он двигается. Как ты смотришь. Как я лежу и являюсь... полем боя. Или праздничным столом. Не знаю.

Она обернулась к нему.

— А тебе? В тот первый момент, когда он вошёл в меня... что ты почувствовал? Физически. Вот здесь. — Она ткнула пальцем в воздух в направлении его солнечного сплетения.

Костя долго выдерживал паузу, подбирая слова, которые были остры, как осколки стекла.

Машины глаза блестели в темноте салона. — А когда ты... вылизывал меня после него... — она сделала паузу, давая словам проникнуть в него. — Ты же почувствовал его вкус во мне. Его сперму, смешанную со мной. Скажи честно, это тебя возбуждало? Было противно? Или это был самый настоящий вкус твоей победы?

Костя сглотнул. Этот вопрос был даже острее предыдущих.

— Это был... — он искал слово, —. .. вкус собственности. Да, это возбуждало. Дико. Потому что это было доказательство. Доказательство того, что всё, что в тебе есть, даже самое чужое, в конечном счёте – становится моим. Я это стёр. Я это присвоил. И да, вкус был... другой. Горьковатый. Но это был вкус разрешённой тайны. И моей власти над ней.

Маша слушала, затаив дыхание. Потом кивнула...

— Я почувствовал, как земля уходит из-под ног, — сказал он наконец, глухо. — Как будто меня ударили ножом под рёбра. Была секунда чистой, белой ярости. Я хотел убить его. А потом... потом я увидел, как твоё лицо... расслабилось и кайфует. И это выражение... оно было не для него. Оно было для ощущения. И я понял, что дал тебе это ощущение. Что это я его тебе дал, разрешив ему это сделать. И тогда ярость... она не ушла. Она превратилась в топливо. В какой-то безумный, бредовый кайф. Я наблюдал за тем, как он тебя трахает, и чувствовал себя... Богом-отцом, который создал этот мир и наблюдает за ним. Мне нравилось, что он старается. Что он хочет тебя впечатлить. А ты... ты принимала это, как должное. И в этом была твоя королевская власть. Над ним. Надо мной. Над ситуацией.

Маша слушала, затаив дыхание. Потом кивнула, как будто что-то подтвердила для себя.

— Да. Я тоже это почувствовала. Власть. Когда я приказала ему войти в меня сзади... в тот миг я была не вещью. Я была хозяйкой. А вы оба делали то, что я хотела. — Она помолчала. — А вкус... ты спрашивал про вкус.

Она снова повернулась к окну, её голос стал почти шёпотом.

—У него сперма была другого вкуса. Не как у тебя. Более... горькая. Резкая. Когда я проглотила её первый раз, мне стало плохо. Не физически. Противно на душе. А во второй раз... когда ты смотрел... мне захотелось, чтобы ты видел, как я это делаю. Чтобы ты видел, как я глотаю чужое. И это было... самое порочное, что я когда-либо делала. И самое честное. — Она резко обернулась к нему, её глаза горели. — А тебе? Тебе понравилось смотреть на это? На то, как твоя жена, вся такая правильная, глотает сперму чужого мужика?

Костя сглотнул ком в горле. Его ответ вырвался хриплым, выстраданным признанием:

— Да. Это был самый пик. Апогей всего. Я смотрел на твои губы, на движение твоего горла и думал: «Она это делает для меня. Она опускается на самое дно, потому что я этого захотел». И я... я кончил просто от этого зрелища. От твоей абсолютной, животной покорности и моей абсолютной власти. Это был самый сильный оргазм в моей жизни.

В салоне воцарилась тишина, густая от выплеснутых наружу самых тёмных, самых интимных тайн.

Внезапно Маша наклонилась. Она не стала целовать его в губы. Она прильнула губами к его уху, и её шёпот был влажным, горячим, как само признание:

— Тогда выеби меня. Сейчас. Вытащи на обочину и выеби. Как шлюху. Как ту самую вещь. Потому что я ею и была. И, наверное, ещё немножко ею остаюсь.

Он резко, почти опасно, свернул на следующую же грунтовку, ведущую в тёмный перелесок. Заглушил двигатель и повернулся к ней. В свете луны её лицо было бледным, решительным и невероятно прекрасным в своей исповедальной наготе.

— Кончи мне в рот, — продолжила она, не отрывая от него взгляда. Её пальцы уже расстёгивали его ремень. — Как тогда. Только сейчас это будешь делать не ты, наблюдатель. А ты – хозяин. Хозяин своей шлюхи. Которая рассказала тебе всё. До последней мерзкой детали. И которой это до сих пор нравится.

Он не смог ничего ответить. Он мог только действовать. Подчиняясь её приказу. Реализуя свою фантазию, которая, как оказалось, была и её фантазией тоже. Их новый, страшный и прекрасный общий язык только что обрёл свои первые, шокирующе откровенные слова. И первым делом они начали на нём молиться.

Грунтовая дорога была тёмной и пустынной, лишь редкий дальний свет фар на трассе позади них выхватывал из мрака стволы сосен и кусты, покрытые инеем. Костя вытащил Машу из машины, её тело было послушным и горячим в его руках.

Он не повёл её к капоту, а развернул лицом к открытой задней двери, которая зияла, как тёмный зев.

—Нагнись, — выдохнул он, и в его голосе не осталось ни сомнений, ни вопросов, только приказ.

Маша послушно наклонилась, уперлась ладонями в прохладную коже сиденья. Её спина выгнулась, ягодицы обнажились в свете салонного плафона, который он включил. Он с силой оттянул вниз её колготки вместе с трусиками до самых колен, оголив её до дрожи от холодного воздуха. Он не стал входить сразу. Он прижался к ней сзади, его член упирался в промежность, а руки грубо сжали её бёдра.

— Вот так стоишь, моя шлюха, — прошипел он ей в ухо. — У дороги. Готовая. И всё потому, что любит болтать. Любит рассказывать, какой у другого член, какой вкус у него был...

Он наклонился к ее заднице, с силой втянул воздух, запах, потом встал и... вошёл в неё одним резким, жёстким толчком, без подготовки. Маша вскрикнула от неожиданности и боли, её пальцы впились в обивку сиденья. Он не дал ей опомниться, начав трахать её быстрыми, короткими, разбивающими толчками. Это не было любовью. Это был гнев, азарт, утверждение права собственности и наказание за её откровенность одновременно.

— Что, молчишь теперь? — он хватал её за волосы, оттягивая голову назад, заставляя выгибаться сильнее. — Где твои вопросы про вкус? Про его член?

— Костя... — простонала она, но в её голосе не было просьбы остановиться. Была просьба продолжить.

В этот момент по трассе позади них, с громким рёвом, промчалась машина. Фары на мгновение залили их позорным, ярким светом, и кто-то из салона, молодые голоса, просигналил, протяжно и насмешливо. Звук клаксона разнёсся по лесу.

Маша вздрогнула, попыталась выпрямиться, но Костя вжал её обратно.

— Смотри, все видят, какая ты, — прошипел он, не останавливая движений. Его бёдра шлёпали по её коже гулко и влажно. — Все видят, как тебя трахают у дороги, как шлюху. Что скажешь?

И тут в ней что-то сорвалось. Не стыд, а наоборот, какая-то животная, первобытная отдача позору.

— Еби! — крикнула она вперёд, в темноту салона, её голос сорвался на визг. — Еби меня! Не останавливайся! Пусть смотрят! Я – твоя! Твоя шлюха!

Её слова стали для него допингом. Он вцепился ей в бока, схватил за талию и начал вгонять в неё с такой силой, что машина слегка закачалась на подвеске. Маша завыла, её тело начало биться в конвульсиях. Она кончала, резко, громко, с нечленораздельными стонами и тем самым визгом, который рвал тишину леса. Её ноги подкосились, она почти повисла на его члене, держась только за сиденье.

Костя вытащил из неё, не дав ей опомниться. Он развернул её к себе. Её лицо было мокрым от слёз, волосы прилипли ко лбу, губы полуоткрыты. Она безропотно опустилась перед ним на колени на холодную, колючую землю у порога машины.

В этот момент по трассе, медленнее, промчалась ещё одна машина. Свет фар снова скользнул по ним. Но Маша уже не пряталась. Она смотрела вверх, на его лицо, искажённое наслаждением и триумфом, взяла его пульсирующий, влажный член и, не отводя взгляда, взяла его в рот. Глубоко, до самого горла. Она сосала его с отчаянием и благодарностью, вылизывая, заглатывая, издавая хлюпающие, неприличные звуки.

Костя, глядя в её поднятые к нему глаза, в которых отражался свет фар и его собственная тень, кончил ей в горло. Он держал её за голову, наблюдая, как её горло работает, как она принимает всё до последней капли, не проронив ни звука протеста.

Когда всё закончилось, они остались так: он стоял, она – на коленях, прислонившись лбом к его бедру. Тишину нарушал только далёкий гул машин и их собственное тяжёлое дыхание, клубящееся белым паром на морозном воздухе. Они были грязные, непристойные, выставленные на всеобщее обозрение. И в этой грязи и непристойности обрели новый, шокирующий уровень близости.

Продолжение следует...

Продолжение (еще три рассказа) уже есть на бусти: https://boosty.to/bw_story

Подписывайтесь!

***

Поддержать автора можно и нужно на бусти: https://boosty.to/bw_story

Донаты приветствуются! ;) Ваша поддержка очень важна для меня!